Ippolit Hallin21966 год... Русский на Афоне Свято-Пантелеимонов монастырь претерпевал тяжелые времена... Именно в это время Ленинградский митрополит Никодим (Ротов) сумел получить от светских властей разрешение на пополнение его новыми насельниками из СССР. Это был переломный для истории Русского Афона момент. Митрополитом Никодимом был отобран "монашеский спецназ", одними из представителей которого оказались иеромонахи Ипполит (Халлин) и Авель (Македонов). Предлагаем читателям воспоминания о тех событиях.

 

Духовный спецназ

От захода солнца начинается отсчет време на Афоне. А в те часы, когда земля на тысяч погружается в глубокий сон, на Святой Горе - лишь монахи возносят молитвы к Богу за весь мир. Никто не спит в эти ночи духовного подвига. И Богородица благословляет Свой зем¬ной удел — узкой полоской суши соединенный с древней Македонией, с землей Эллады горный полуостров в Эгейском море, Агион Орос, Святой Афон... Всякий раз — по византий¬ским, «по самым правильным на всей земле часам»...

Новый день наступает после заката солнца за горизонт...

Огненный шар погружается в море...

Вот сгущается многолетняя тьма Хрущевская пятидесятых-шесгидесятых годов. Держатся лишь Троице-Сергиева лавра, Псково-Печерский монастырь и несколько обителей. Даже когда «девятый вал» гонений пройдет, едва ли многое переменится к лучшему в семидесятые или восьмидесятые.

Незакрытые обители пытаются превратить в «культурно-исторические заповедники», из них всевозмож-ными (и порой весьма изощренными) способами «выдавлива¬ют» монахов. Перед отцом Ипполитом и несколькими его собратьями встает выбор: быть, очень вероятно, изгнанными из своих обителей в мир или...

Именно в это время знаменитый церковно-общественный деятель (личность, безусловно, историческая), добившийся, в конце концов, вопреки всему улучшения положе ния Церкви, влиятельный не только в СССР, но и р. определенных междуна¬родных кругах, Ленинград¬ский митрополит Никодим (Ротов) сумел получить от светских властей почти сверхъестественное «добро» двух далеко не дружествен¬ных в то время между собой государств.

Ему разрешили пополнить новыми насель¬никами из Советской Рос¬сии вымиравший Русски Свято-Пантелеимоновский монастырь на Святой Горе, в далекой Греции.

Известия оттуда не поступали десятилетиями, с самой рево¬люции семнадцатого года до конца Великой Отечественной войны вообще не было ни единой весточки. Да и потом почти ничего. Никто точно не знал, что там происходит.

Побывав на Святой Горе, Владыка Никодим воочию убедился, насколь¬ко своевременно пытаться сохранить православное русское присутствие на Афоне.

Выбор в России пал на нескольких крепких телом (трудить¬ся им предстояло и день и ночь) черноризцев из «простых», не способных, с точки зрения государственной власти, на «политические провокации».

В первой же «четверке» избранных и оказался, по послушанию священноначалию, иеромонах Ипполит.

 

Отец Ипполит

Желал ли он и сам, возможно, на всю жизнь, навсегда отправиться на Афон?

Конечно, послушный Господу монах желал исполнить волю Божью о себе, которую усмотрел в сложившихся обстоятельствах. Сам батюшка отве¬тил однажды на этот вопрос с великим смирением и просто¬той: «Ну а куда было деваться, идти в мир?..»

Еще в те далекие годы для многих стала очевидной его полная покорность Про¬мыслу, независимо от хода и деталей ускользающего времени.

А архимандрит Ипполит говорил о своих духовных наставниках с неизменной благодарностью, с какой-то детской простотой:

«Вот схимонах Николай сле¬пенький... Бывало, придешь, он лежит в балахончике, его навещают врачи и так смешно говорят: «Дышиче-глубче, у Вас сердце болит».

Он любил яйца с черной икрой, наболтает сырые. Такое яйцо он называл «курочкой». Бывало, подойдешь к нему под настроение: «Вы что, старец, желаете? Курочку? А может, дурочку?..»

Так легко, с улыбкой говорил батюшка Ипполит. И ни жало¬бы, ни намека в его словах на тяжелейшую внутреннюю борь¬бу, на суровые «статьи законов» того времени.

Так скрывал он себя.

В первой четверке

Вот сгущается многолетняя тьма Хрущевская пятидесятых-шесгидесятых годов. Держатся лишь Троице-Сергиева лавра, Псково-Печерский монастырь и несколько обителей. Даже когда «девятый вал» гонений пройдет, едва ли многое переменится к лучшему в семидесятые или восьмидесятые.

Незакрытые обители пытаются превратить в «культурно-исторические заповедники», из них всевозмож-ными (и порой весьма изощренными) способами «выдавлива¬ют» монахов. Перед отцом Ипполитом и несколькими его собратьями встает выбор: быть, очень вероятно, изгнанными из своих обителей в мир или...

Именно в это время знаменитый церковно-общественный деятель (личность, безусловно, историческая), добившийся, в конце концов, вопреки всему улучшения положе ния Церкви, влиятельный не только в СССР, но и определенных междуна¬родных кругах, Ленинград¬ский митрополит Никодим (Ротов) сумел получить от светских властей почти сверхъестественное «добро» двух далеко не дружествен¬ных в то время между собой государств.

Ему разрешили пополнить новыми насель¬никами из Советской Рос¬сии вымиравший Русски Свято-Пантелеимоновский монастырь на Святой Горе, в далекой Греции.

Известия оттуда не поступали десятилетиями, с самой рево¬люции семнадцатого года до конца Великой Отечественной войны вообще не было ни единой весточки. Да и потом почти ничего.

Никто точно не знал, что там происходит. Побывав на Святой Горе, Владыка Никодим воочию убедился, насколь¬ко своевременно пытаться сохранить православное русское присутствие на Афоне.

Выбор в России пал на нескольких крепких телом (трудить¬ся им предстояло и день и ночь) черноризцев из «простых», не способных, с точки зрения государственной власти, на «политические провокации». В первой же «четверке» избранных и оказался, по послушанию священноначалию, иеромонах Ипполит.

 

Ну а куда было деваться, идти в мир?

Желал ли он и сам, возможно, на всю жизнь, навсегда отправиться на Афон? Конечно, послушный Господу монах желал исполнить волю Божью о себе, которую усмотрел в сложившихся обстоятельствах.

Сам батюшка отве¬тил однажды на этот вопрос с великим смирением и просто¬той: «Ну а куда было деваться, идти в мир?..» Еще в те далекие годы для многих стала очевидной его полная покорность Про-мыслу, независимо от хода и деталей ускользающего времени.

А архимандрит Ипполит говорил о своих духовных наставниках с неизменной благодарностью, с какой-то детской простотой: «Вот схимонах Николай сле¬пенький... Бывало, придешь, он лежит в балахончике, его навещают врачи и так смешно говорят: «Дышиче-глубче, у Вас сердце болит».

Он любил яйца с черной икрой, наболтает сырые. Такое яйцо он называл «курочкой». Бывало, подойдешь к нему под настроение: «Вы что, старец, желаете? Курочку? А может, дурочку?..»

Так легко, с улыбкой говорил батюшка Ипполит. И ни жало¬бы, ни намека в его словах на тяжелейшую внутреннюю борь¬бу, на суровые «статьи законов» того времени. Так скрывал он себя.

 

Афонский вопрос

Эллада встретила русских монахов из СССР не слишком благосклонно, их много лет преследовало подозрение грече¬ских спецслужб в «экспорте революции». И эти подозрения нередко доходили до абсурда...

Но таково уж было геополитического противостояния соцлагеря во главе с Союзом и «мира демократии», к которому пошла Греция. «Холодная война» СССР и Запада не прекращалась даже на Афоне.

До революции в России о Свято-Пантелеимоновско: мона¬стыре заботился сам русский Царь и члены Императорской фамилии. Российская Империя всячески (порой не только сред¬ствами дипломатии) поддерживала славянское присутствие на Афоне и особый духовно-политический статус Святой Горы.

 

Единственный неуязвимый уголок

В1913 году, накануне I Мировой войны, на Святой Горе находи¬лось, по разным оценкам, от 3500 до 4800 человек русских, из них около половины — в Пантелеимоновском монастыре, который процветал не только духовно, но и материально.

Вот что писали вскоре после Октябрьского переворота в своих «агитках» большевики:

«Сейчас, когда почти все наши монастыри смыты революционной волной, Афон с его сотня¬ми келий, скитов и монастырей и десятитысячной армией чер¬норизцев заслуживает сугубого внимания и приобретает для нашего православия особое значение.

Как единственный неуязвимый уголок этих черных паразитов-пауков, сотни лет высасывавших из кармана нашего крестьянина от трех до семи миллионов рублей ежегодно...»

 

Впечатляющая классовая ненависть...

Между тем, в Греции в 1926 году на высшем государственном уровне было принято и узаконено «Новое положение об Афоне», которое полностью изменило международный статус Святой Горы. «Полуостров Афонский является самоуправляемой частью Греческого государства, — утверждается в «Положе¬нии», — под духовным управлением Вселенского Патриарха.

Все монашествующие на Афоне являются отныне греческими подданными, а также все вновь поступающие послушники ста¬новятся таковыми без дополнительных каких-либо проше¬ний...» В свое время российские дипломаты посмеивались над «амбициями» греков. Как оказалось, напрасно. «Наше отноше¬ние к единоверным эллинам было далеко не идеальным. Мы их попросту игнорировали... А теперь они нас...

 

Великая Идея. Русский на Афоне монастырь обречен

После падения Российской Империи Греция активно устре¬мляется к политическому величию Византии.

Задолго до этого, еще в 1844 году, в парламенте Греции была официально провозглашена «Мегали идеа» — Великая идея.

В XXI веке Греции суждено сыграть свою важную роль в судьбах России, и в наступлении самых последних вре¬мен.. Суть этой идеи — возрождение Греческого государства в границах Византийской Империи, некогда охватывавшей мир от Италии до Палестины.

Или как минимум включение в состав государства всех территорий, населенных греками, в том числе Константинополя и значительной части Малой Азии. Помимо этого, владычество греческих патриархатов простирается до Египта...

В общем, Великая Идея - это планы вполне грандиозные.

Идет ли речь только о политических амбициях или все-таки питаются надежды на возрождение православной Византий¬ской Империи, православного царства, более тысячи лет удер¬живавшего натиск бесчисленных варваров и вообще сил мирового зла на святую Церковь?

Империя погибла около шестисот лет назад на берегах Босфора. Ее великая столица Константинополь — Царьград — давным-давно превращена в многолюдный, но провинциальный турецкий Стамбул, а с некогда главного христианского храма Вселенной, Святой Софии, небесной красотой которого восхищались послы рав¬ноапостольного князя Владимира, сняты кресты.

Но... «Есть много оснований говорить, что судьба Византии еще не реше¬на. Что завещание тех, кто погиб на стенах и улицах Царя Городов в последней битве за него, будет исполнено. Он все еще может стать нашим... Православным, а вовсе не обязательно русским...»

 

И абсолютный храм Святой Софии будет избавлен от поругания.

В результате закрепления политического господства Греции над Афоном и торжества богоборческих революций в славянских странах негреческие монастыри Святой Горы лишаются практически всех средств к существованию.

«Отсутствие моло¬дых монахов в Свято-Пантелеимоновском монастыре и Андре¬евском скиту, — писал профессор Константин Кавардос, — обусловленой боязнью греков влияния коммунистов, поэтому русских монахов не пускают на Афон...!"

После всех потрясений в 1945 году отцы Свято Пантелеимоновского монастыря обращаются за помощью в Москву.

До победы СССР во II Мировой, с одной стороны, и до улучшения положения Русской Православной Церкви в Советском Союзе в сороковые годы, с другой, нереально было даже думать о подобном обращении.

«Ваше Высокопреосвященство! Наш монастырь пришел в полный упадок,—констатирует позднее горький факт игумен схиархимандрит Илиан (Сорокин) в официальном письме на имя председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, в то время еще архиепископа, Никодима (Ротова). — Мы умоляем Вас, Святейшего Патриарха Алексия и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречен...»

В исторический день 24 июня 1963 года (по прошествии столь¬ких лет медленной и мучительной гибели русского монастыря!) в Великой лавре святого Афанасия на Афоне Вселенский Патриарх Константинополя, Нового Рима, Афинагор в присут¬ствии предстоятелей Поместных Православных Церквей и пред¬ставителя Патриарха Московского и всея Руси архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима сделает заявление, для большинства собравшихся неожиданное и явно противоречащее курсу Греческого государства на эллинизацию Святой Горы.

«Все Православные Церкви, — заявит Святейший Афинагор, — могут посылать на Афон столько монахов, сколько сочтут нужным. Я как духовное лицо сам поручусь за тех, которые будут посланы».

 

Монашеский спецназ

В октябре этого же года Патриарху Константинополя из Москвы был передан список из 18 лиц, ожидающих разре¬шения на поселение в Пантелеимоновском монастыре.

Их «личные дела» были также представлены в Министерство иностранных дел Греции.

В июле 1964 года из Афин получено разрешение на въезд в обитель только для пятерых монахов, что во многих русских эмигрантских СМИ на Западе было расценено как чудо...

И лишь в июле 1966 года четверо из них отправились на Афон. Приезд русских из СССР стал неожиданностью для греческого губернатора Афона, ведь этот вопрос решался на высоком политическом уровне.

Вскоре митрополит Ленинградский и Новгородский дим обратится к насельникам Свято-Пантелеимоно монастыря:

«На вашу долю выпал нелегкий жребий жить в обители Святого Великомученика Пантелеймона из труднейших периодов ее истории. Численно умалит но подвиг ваш от того стал еще выше пред Богом. Ваши благо¬честие, веру и ревность о славе Божьей трудно выразить на бумаге языком человеческим... Примите от православных людей Отечества вашего благодарный поклон».

 

О чем же он плакал?

Так о чем же плакал на камнях Эгейского моря, в земном уделе Царицы Небесной, иеромонах Ипполит?

Наверняка не только о России...

Людей по-прежнему терзает необъятность вечности и ужас смерти. Мы взяты из земли и обречены опять лечь в землю, каждый в свою могилу, со всеми нашими устремлениями, долгими вереницами мыслей и чувств, порывами души и привя¬занностями сердца.

Трагедию падшего чело¬вечества постигали Гомер и Шекспир, Александр Пушкин и Константин Леонтьев. Но в гораздо большей мере трагедию уяз¬вленного, искалеченного грехом человека познали совершенно неведомые миру избранники.

Их поднятые из земли черепа и кости сложены вместе, голова к голове и плечо к плечу, в афонских монастырях. Афонская мудрость состоит в том, что если три года спустя после погребения человек истлевает, значит, земля принимает тело, а Бог милует душу. Ведь люди Богу милы. Но грех разделяет нас.

Вселенский стон потомков Адама, во все времена бессиль¬ных перед страданиями и смертью, слышал отец Ипполит и плакал о мире, и молился за целый мир. Не потому ли потом он так чутко, с таким внутренним трепетом всматривался в каждую живую душу? Не потому ли так скорбел, обращаясь к собратьям, избранным во священство, к пастырям стада Хри¬стова: «Как мы не понимаем людей!»

Не понимаем, потому что в нас нет любви.

А отец Ипполит понимал, потому что любил и страдал.

По учению преподобного Силуана Афонского, «брат наш есть наша жизнь». За любовь к брату приходит любовь Божия. Через любовь Христову брат становится частью меня и боль¬ше — мною самим. Великая заповедь «Возлюби ближнего, как самого себя» — не этическая и не эстетическая норма.

В слове как скрывается вовсе не мера любви, а онтологическая общность судьбы. Страданий, слез и радости о Христе воскрес¬шем и отершем слезы с глаз Своих верных рабов и друзей. Плача, мучения, смерти и тления больше не будет под обето¬ванным новым небом, на новой земле...

«От многих страданий мира плачет монах, — проповедовал Силуан Афонский. — Так плакал Адам о потерянном рае... О любовь Господня! Кто познал Тебя, тот неустанно ищет Тебя, день и ночь кричит: «Скучаю я по Тебе, Господи, и слез¬но ищу Тебя. Как мне Тебя не искать? Ты дал мне познать Тебя Духом Святым...»

Велика была скорбь Адама по изгнанию из рая, но когда он увидел сына своего Авеля, убитого братом Каином, то еще большей стала скорбь его, и он мучился душою и рыдал, и думал: «От меня произойдут и размножатся народы, и все будут страдать и жить во вражде и убивать друг друга».

И эта скорбь была так велика, как море, и понять ее может только тот, чья душа познала Господа и то, как много Он нас любит»,—заключает мысль старец Силуан. И добавля¬ет уже от лица Адама: «Вы не можете разуметь моей скорби, ни того, как рыдал я о Боге и рае. Слезы мои текли по лицу...

 

Схиигумен Илий

Схиигумен Илий (в мантии — Илиан) нес послушание в исторически знаменитом скиту Свято-Пантелеимоновского монастыря, на Старом Русике, с 1976 года в течение более чем десяти лет.

Старый Русик, с которого начинался наш монастырь и где созерцал Бога преподобный Силуан, уже в этом веке представлял собой более чем уединенное, скрытое в горных ущельях жилище единственного монаха.

Забитый досками прекрасный храм с большой иконой велико¬мученика Пантелеймона над заржавевшим навесным замком при входе да несколько наглухо заколоченных гостиничных и монашеских корпусов, напоминавших о его былом величии. Впрочем, многое остается невидимым, недоступным непосвя¬щенному взгляду.

Старчество - это такой крест Преподобный Нектарий Оптинский, когда после Октябрьско¬го переворота Оптину разогнали, имел желание уединиться, уйти в затвор. Но ему с Небес явились оптинские старцы и ска¬зали: «Если ты оставишь свой народ, то вместе с нами не будешь».

Это как будто сказано об отце Илии. Замены ему нет. Он нужен России как ветер «духа хлада тонка» со Святой Горы, это дух Божий, который и есть любовь. Люди объединя¬ются в духе любви под небесным покровом каким-то опреде¬лением свыше.

Афонских старцев соединило Знамение милости Божьей Матери, недаром они особенно почитают эту Ее икону. Их сочетала и любовь к преподобному Силуану Афонскому, они молитвенно обращались к нему на протяже¬нии долгих и трудных лет жизни на Святой Горе.

Монахиня Христина предоставила письмо отца Илия архимандриту Софронию (Сахарову), автору известной книги «Старец Силуан", вот неколько отрывков этого письма :

«С 1989 года я нахожусь в Оптиной...

Я родился в 1932 году и думаю, что начал молиться с трех лет. Мои родители и деды — из верующей среды, но от них я если и получил духовное воспитание, то только косвенно. Было время, когда мирской ветер увлек меня с прямой дороги веры и спасения. Провидение Божие послало мне человека, который поддержал в периоды опасные.

Ныне в Оптиной пустыни исполнилось мне 60 лет, а духовно, думаю, только начал ходить. Вы, дорогой старец, взошли на высоту, с которой смотрите в бескрайнюю безвременность. Господь много дал Вам знать и испытать. Признаюсь, что с 1967 года, когда мне попала в руки книга «Старец Силуан», я как-то сразу поднялся на ступень духовную и, так сказать, прозрел. С того времени эта книга служит мне верной подругой.

На Старом Афоне мне много приходилось принимать палом¬ников и всяких людей, прибывших в Свято-Пантелеимонов-ский монастырь. Показывать им храмы, выносить мощи святых. Могу констатировать, что еще до прославления старца Силуана многие почитали его как святого.

Я весьма благодарен тому обстоятельству, что именно Вы, дорогой отец Софроний, очень много сделали не только ради чести старца Силуана, но, главным образом, совершили дело укрепления веры и спасения многих. От всех, кто читал Вашу книгу, я всегда слышал толь¬ко положительный отзыв. И, сказать откровенно, не просто положительный, а и с подчеркнутой любовью к книге...

Дорогой старец Софроний! У меня большой к Вам вопрос. Мне все вручают и вручают новых постриженников... В дан¬ный момент Вы знаете, какая ответственность на мне лежит ради них.

Вот как бы мне, зная свое место подчиненного, ока¬зывать им помощь в духовном плане? Прошу, дорогой отче, Ваших святых молитв обо мне, грешном. Ваш послушник, смиренный схиигумен Илий. Пасха Господня, 1992 год, монастырь Оптина пустынь».

В письме — великое смирение известного по всей России старца Илия перед духовным авторитетом автора книги «Ста¬рец Силуан». Так насколько же велик сам «русский простец» Силуан Афонский!

Блаженны омывшие
камни земли и волны морские с
лезами
в полночной тиши,
в глубокой тайне от мира.
Они утешаются
в неприступном свете,
и радость их
совершенна.

 

Об Авеле (Македонове)

Отец Ипполит очень редко говорил об Афоне. Может быть, потому, что никто его и не расспрашивал всерьез. Теперь уже никак не поможешь делу. Но, возможно, в этом было нечто промыслителъное, имелась некая веская причина, по которой архи¬мандрит Ипполит не оставил потомкам «писем о Восточных делах»?

Свидетельствовать о переломном моменте в истории православия должен был кто-то иной. Вероятно, тот, кому Гос¬подь доверил судьбы русского монашеского братства на Афоне, на ком лежал тяжелый крест ответственности за успех сла¬вянской миссии на Святой Горе.

Речь идет о друге и сомолитвен-нике отца Ипполита архимандрите Авеле (Македонове).

«Когда я жил на Горе Афон, мог всем поделиться с отцом архимандритом Авелем, мы хорошо понимали друг друга», — сказал однажды архимандрит Ипполит.

Важно и то, что обстоятельства вре¬мени бывают подчас не менее красноречивы и точны, чем иные воспоминания. Дух дышит там, где хочет.

Когда я побывал на Святой Горе Афон, мне вспомнился один удиви¬тельный монастырь в рязанских раздольях. Его небесный покро¬витель, апостол любви Иоанн Богослов, явился беспощадному монгольскому завоевателю Батыю: «Если хоть один твой воин причинит зло моей обители, знай, что погибнешь и ты, и все твое войско».

В знак неприкосновенности монастыря Батый оставил в нем свою ханскую золотую печать. И долго еще племе¬на кочевников не смели приближаться к обители, хранившей на иконе Иоанна Богослова защиту великого воина.

Но это, как говорится, далекое прошлое. В конце XX века монастырь лежал в руинах после нашествия не способных уразу¬меть уже никакие предупреждения свыше варваров нового време¬ни. Но возродился он в прежнем и даже большем великолепии

 

Шарлатан XX века

...Хрущев грозился «показать по телевизору последнего попа». Отец Авель в это время служил в Ярославской епархии.

В областной газете о нем опубликовали статью на весь разво¬рот: «Шарлатан XX века». Мол, безбожник и аморальный.

Вре¬менно управлявший епархией тяжелобольной владыка Исайя (Ковалев) воспринял эту циничную клевету со слезами. «Владыка, а что же Вы плачете?» — спросил отец Авель.

«Вот, почитай». — «Что, смертный приговор? Я не боюсь. Вы, ради Бога, только не сопротивляйтесь им. Вы больной человек, выбросят Вас на улицу, куда Вы пойдете? А меня отпустите с Богом домой в Рязань».

— «Но тебе же после этого нигде не дадут служить. Работать тоже не дадут».

— «Я знаю. Но я воспитал двоих братьев и двух сестер. Уж они мне с голоду умереть не дадут. Совесть у них есть, каждый мне в день по куску хлеба даст, на завтрак, на обед, на ужин — я и проживу. А четвертый кусок-то всегда найдется кому отдать, такому же нищему, как и я».

Отец Авель уже удостоился «боевого крещения». В 1950 году, еще при Сталине, ему предписали покинуть Рязань в 24 часа...

— Они надеялись, что я озлобился на советскую власть и вот-вот примкну к «врагам рабочего класса». Но я все воспринимал как волю Божью. Всегда жил счастливым человеком и никому не завидовал.

А когда мне все-таки разрешили входить в алтарь, это была несказанная, величайшая радость! Тяжело было не служить. Мне советовали публично отречься от Бога, чтобы устроиться на работу. Я отвечал, что никогда не отре¬кусь от Того, Кого я любил и люблю.

Доафонская жизнь архимандрита Авеля в чем-то самом существенном очень похожа на жизненный путь отца Ипполита. Да, жили так, сказать по правде, далеко не все. Но, может, потому они и любили, и понимали друг друга, что крест служе¬ния Богу и ближнему был для них обоих одинаково желанным.

У кого Бог берет, тому Сам заме¬няет

— Я тогда иподьяконствовал в Рязани у архиепископа Димитрия (Градусова, в великой схиме—Лазаря), — расска¬зал историю своей юности отец Авель. — За четыре километра в церковь пешком ходил. Родители мои умерли в 1943 году.

Мне тогда было 16 лет. А владыка Димитрий меня как будто усыновил... Шла война. Одно горе кругом. Того убили, этот без вести пропал. Смерть стучалась в каждый дом, и я не стал никого тревожить своей бедой. А у меня оставалось два млад¬ших брата и две сестры, самому маленькому — три годика. Помню, как тогда, в храме, владыка взял меня за подбородок:

«Ты чего же, ангел мой, не говоришь, что Господь твоего папочку-то взял?» У меня слезы так и покатились по лицу. А он: «Не плачь, ты радуйся. У кого Бог берет, тому Сам заме¬няет.Теперь тебе Бог и отец, и мать. Ты самый счастливый человек».

Я и утешался этим. В 18 лет владыка меня постриг в монахи и рукоположил в сан. Он меня очень любил. Но не только ко мне он так хорошо относился. Его секретарем стал мой друг иеромонах Никодим (Ротов), как и я, рязанец, а я тогда уже на приходе служил...

И однажды владыка Димитрий нам с ним нечто особенное приоткрыл: «Не думайте, что вы случайно познакомились. Вас Царица Небесная избрала и соединила, а мне вас препоручила».

Так мы и росли под его крылом. Я просился у него в Киев съездить, владыка мне отвечал: «Ангел мой, сиди дома, сиди дома, будет тебе и Киев, будет и Афон...

 

Пожар Свято-Пантелеимоновском монастыре

Будто бы из вечности, из глубины веков обращался к инокам самодержавный Император Византии Алексей Первый Комнин:

«Отцы святые, обитающие на Святой Горе Афон! Знайте, что ваша Царственнейшая и Божественная Гора — превосходнее всех гор во Вселенной. А вы — наш свет и наша соль. Так мы полагаем и так мы верим. И не только цари христианские, но и самые народы, окрест нас обитающие, и они с нами уми¬ляются и радуются вашему житию сверхчеловеческому. Радуйтесь о Боге и молитесь о Державе нашей и о всем мире. Честныя же и святыя молитвы ваши да подарятся нам и да помогут нам в час исхода...»

Двадцать третьего октября 1969 года, вскоре после приезда отца Ипполита, в Свято-Пантелеимоновском вспыхнул страшной силы пожар, который уничтожил более 70 процен¬тов построек.

Его зловещие следы на много десятилетий останутся в монастыре...

— Все делали потом сами: и камни ворочали, и мешки с цементом на себе таскали, это сейчас рабочие штукатурят, — с облегчением посмотрел на нас пожилой иеромонах, отец Мартиниан. — И то, к примеру, надо окно сделать дверью. Вот и раз¬биваешь ломом старую кладку, да раствор подвозишь, опять же - сам.

А отец Ипполит еще успе¬вал туристов водить по мона¬стырю, экскурсоводом был. Но туристы в наш монастырь в то время наведывались толь¬ко по праздникам. В обычные-то дни полстола братии было в трапезной. Ни паломников, ни трудников, никого...

Не от сладкой жизни приш¬лось сдать в многолетнюю аренду богатым грекам Тсандали мона¬стырские виноградники: уха¬живать за ними было просто некому. Но от аренды появил¬ся доход, и хозяйство стало налаживаться. Гора Афон оживала в новых людях.

 

Встреча Авеля Македонова с митр. Никодимом Ротовым

Когда отец Авель исповедовал перед безбожниками веру, архимандрит Никодим по Божьей милости стал владыкой, он занял пост председателя Отдела внешних церковкмх сношений. Его возможности на далеких широтах земного шара, промыслительно, оказались весьма велики.

— Мы наконец-то встретились, — поделился нахлынувшим чувством братской любви архимандрит Авель, — и, конечно, обрадовались друг другу.

Вспомнили, как еще мальчишками мечтали найти духоносного старца, который нас пострижет в монахи; представляли себе, как выкопаем в земле пещеру -подальше от суеты — и будем в ней жить, чтобы никто не знал. Господь все дал, что хотели!

...Близилась полночь.

«Старец, а старец», — позвал отца Авеля его друг (старцем часто его называл владыка Дими-трий). «Чего ты?» — «А знаешь, я только что на Афоне был». — «Заснул, что ли?» — «Нет, наяву. Недавно вернулся».

И он рассказал, как ехал из Иерусалима в СССР через Гре¬цию, как на афонской пристани Дафни встретился с благодат¬ным старцем, игуменом Русского монастыря Илианом, как узнал что Свято-Пантелеимоновский вымирает, что вымирает Русский Афон...» самому «молодому» насельнику — семьдесят, а другим — под сто, и они лежат недвижимы... А греки ждут, когда все русские перемрут, чтобы взять монастырь в свои руки.

— Владыка Никодим обо всем доложил Патриарху и Сино¬ду и активно начал собирать пополнение, — вспоминал подробности той эпохи наместник Иоанно-Богословского монастыря. — Предложил и мне уехать на Святую Гору.

Нашлись люди, которые стали меня отговаривать. Я ответил так: «Если б рая не было, я, может быть, и не поехал бы с уже насиженного места. Но знаю, что рай есть, и что его не купишь, также по наследству он не перейдет. Рай мне Матерь Божия дает. Так как же я Ей откажу, если Она призывает:

«Иди ко Мне и потрудись в Моем саду».

Отвечу, что ли: «Не хочу, мне дома хорошо...»

На Афоне мне было очень тяжело

Богослужения на Афоне — это неусыпные многочасовые бдения каждую ночь. После полуночи — служба, с утра — послушание, и так — всю жизнь.

Однажды в разговоре с духов¬ными чадами архимандрит Ипполит так отозвался о том вре¬мени: «На Афоне мы много трудились на послушаниях. Порой не хватало сил добраться до кельи. Часа два спали где-нибудь под деревом...

Проснешься под утро, глянешь в небо — а там Матерь Божия благословляет. С радостью поднимаешься с земли и начинаешь молитву творить и работать».

По возвращении на родину отцу Ипполиту тоже не раз доводилось спать на земле, но русский чернозем совсем не такой теплый, как земля Афона. Спал он в России и под крыльцом, и на голых досках под худой крышей, с которой струями лился на него дождь...

«Батюшка, — сочувствовали старцу рабы Божьи,— ведь у Вас часто силы иссякали. Дни Вы проводили в напряжении, в работеэ... А молиться по ночам — это ж так нелегко! Всего труднее в жиз¬ни — молиться...»

И старец отвечал:

«Когда плохо бывало, придешь на могилку к какому-нибудь подвижнику, отслу¬жишь по нему панихидку, смотришь — и сила возобновилась. На Горе Афон ведь очень много святых мощей. И вот, когда при¬ложишься к мощам, усталости не чувствуешь».

В беседах с людьми отец Ипполит вспоминал об афонской жизни так редко, как будто оберегал какую-то Божью тайну, глубоко скрытую в его сердце. Еще раз чуть-чуть приоткрыл¬ся:

«На Афоне мне было очень тяжело... от влажного, сырого воздуха. Но как бы ни было мне там трудно, Силуан Афон¬ский мне помогал».

Здесь благодать такая, что готов закончить жизнь мучени¬ком

Интересно, что отец Ипполит исполнял в обители святого Пантелеймона то же послушание, что и Силуан Афонский: оба были экономами в своем монастыре.

Чудеса от мощей преподобного Силуана не иссякают, а умножаются с каждым годом.

Один из насельников Свято-Пантелеимоновского монастыря, иеромонах, рассказывал нам о том, как благоухали честные мощи на крестном ходе, на гру¬ди игумена греческого монастыря Симонопетра. И все возрадовались духом, греки и русские. Много великих и малых чудес совершается на Афоне.

— Здесь благодать такая, что готов закончить жизнь мучени¬ком, готов страдать и умирать, только бы не потерять этой Божьей милости, — умилился один из посвященных в сан монахов Пантелеимоновского монастыря. — Такой над тобою покров и защита, как будто бы переходишь в новую жизнь!

Архимандрит Авель (Македонов):

— Отец Ипполит любил гостей, особенно редких, из России. Водил их по монастырю, показывал им все достопримечатель¬ности. Чай подавал. Ведь по понедельникам, средам и пятницам трапеза у нас была лишь раз, а паломникам кушать хотелось.

Повар в монастыре был наемный (даже просфоры тогда мы покупали, некому было их печь), побудет на общей трапе¬зе, да и уйдет. А отец Ипполит любил готовить и накрывать на стол, любил накормить людей. Еще он очень любил по ого¬родам бродить: грядки, земля, хозяйство — все это было его.

Мы, случалось, отправлялись куда-нибудь вместе пешком, так он всю дорогу шел с дорожной палкой-посохом в руке. Говорят, потом он и в России так ходил.

Простой, прямой человек. И такой миролюбивый. Я никогда не замечал, чтобы он роптал или жаловался. «Я устал, мне тяже¬ло», — таких слов от него не слышали. Хоть уставать-то было, в общем, от чего. Жизнь шла «на износ»... У отца Ипполита в Пантелеимоновском соборе, правда, литургисали еще два гре¬ка и отец Гавриил, священники чередовались.

Мы в Покровском служили и вовсе без перерыва, каждый Божий день. Вдвоем с отцом Досифеем, который приехал вместе с отцом Ипполитом из Псковских Печер (они были друзьями). Отец Досифей — Царствие ему Небесное! — подвижник и исповедник. Почему я так говорю? Я очень боялся, что он заболеет. Кроме него, на клиросе не было никого

Отец Илиан уже не служил. Вечером я пошел к нему со святой водой, окропил батюшку, дал ему крещенской водички испить. Он ответил кротко и тихо: «Благодарю!., благодарю...» Началось всенощное бдение.

А как запели «С нами Бог», мне пришли сказать, что отец игумен отошел ко Господу. Да, Гос¬подь позвал его в рай. Его тут же зашили в мантию, положили на носилки — гробов на Афоне не делают — и принесли в собор. На «Хвалите имя Господне» уж он стоял среди нас. Это было и трогательно, и умилительно, и прекрасно...

 

Вспомни свою первую любовь...

- Да, трудностей, знаете, у нас много было и будет. Но трудности — это гимнастика очищения. Помните Откровение святого Иоанна Богослова? «Вспомни свою пер¬вую любовь, будь ревностен и покайся!» И Господь тебя укрепит.

Наше знакомство с насельниками Свято-Пантелеимонов-ского монастыря начиналось с традиционного во всех афон¬ских обителях угощения в архондарике (монастырской гостинице).

Уставшим с дороги путникам преподносили холодную воду, лукум и ципуро (специальным образом приго-товленный алкогольный напиток). Добрый древний обычай.

Дисциплина в русской обители строгая, даже суровая. Все здесь должны жить одним «общим житием», одной семьей, чтобы спастись в жизнь вечную. Но это — духовная дисципли¬на, которая закаляет волю ко спасению. Впрочем, многое обусловлено особенностями греко-славянских отношений, в разное время они были разными и остаются весьма непростыми.

В 60-е, например, четверых монахов из СССР на первое время поселили не в братских корпусах, а в архондарике, вместе с туристами.

Их чемоданы не один раз досматривали грече¬ские полицейские, все по той же «причине», дескать, коммунисты приехали.

Такой курьез... Один из четверки не выдержал трудностей первых месяцев и вскоре уехал обрат¬но.

Остались втроем: отец Ипполит, отец Досифей, отец Сер¬гий. Все из Псково-Печерского монастыря.

...После полуночи по византийскому времени в обители возжигаются только лампады и свечи, меркнет электрический свет, и в ясную, безоблачную погоду на монастырь опускается переливающееся серебром покрывало неба. Сияющий путь из солнц и галактик как будто проходит через Афон.

Считать звезды над Святой Горой так же бессмысленно, как песчинки на берегу моря. Южные звезды горят так ярко и близко, что небо в их серебряной вуали сливается с черным трепещущим морем в одну стихию.

Окутанный чудом остров погружается в молитвенный покой. Русские куранты с боем отсчитывают мгновения визан¬тийской ночи.

 

Архимандрит Авель и Ипполит

Архимандрит Авель прибыл на Афон в феврале 1970-го, на три с половиной года позже отца Ипполита. В его сердце день этот не потускнел за давностью лет. Батюшка Авель говорил о нем с особенной мягкостью в голосе:

— Мы сразу же приложились к главе великомученика Панте¬леймона. Нас встретил игумен монастыря схиархимандрит Илиан, из глинских монахов, прозорливый старец. Он подви¬зался на Святой Горе с 1904 года. Игумен дал мне послушание: служить в Покровском храме на церковнославянском языке.

А отец Ипполит тогда служил в нижнем, Пантелеимоновском, соборе для греков, на греческом. Келья у него была как раз в игуменском корпусе. В тот корпус я так и не перешел жить потом, до конца оставался в келье, которую мне предложил батюшка Илиан, старец этот святой...

После первой исповеди, в день приезда, он мне сказал: «Я, батюшка, Вас не благословляю как игумен, а прошу: соверши¬те, пожалуйста, сегодня литургию».

Я-то с дороги, в пути, конечно же, ели-пили, хоть и постное, но, честно, не готов слу¬жить. Но отвечаю: благословите, отец Илиан. Ради послуша¬ния. Я уже был в сане архимандрита, может, он это учел, а, может быть, просто хотел посмотреть — «советские» служить умеют или нет? Но... нет-нет, это вряд ли, он-то все насквозь видел. И так сказал: «Мы все сегодня будем причащаться».

Мало уж их оставалось, старичков, какие двигались. И моло¬дые, конечно, пришли, как и мы, из Союза — отец Ипполит, отец Досифей. В день моего приезда вокруг Святой Чаши собрался весь монастырь. После причастия — не было ни дья¬кона, ни пономарей — я потреблял Святые Дары, а он, игумен, читал в алтаре благодарственные молитвы. Вдруг говорит мне: «Пойдемте, я Вам Ваше место сейчас покажу».

Вывел меня на солею, а там рядом — трон игумена, резной, под балдахи¬ном, со ступеньками. «Это мое место, — кивнул отец Илиан. — А вот рядом стасидия — Ваше место...»

Старые монахи объяс¬нили мне, что до революции это был трон наместника игуме¬на.

Игумен избирается пожизненно, а наместник — все время с ним и помогает во всем.

Тогда в Греции прорвалась к власти хунта «черных полковников». Они свер¬гли законного, Богом данного короля. Афонцы ничего хороше¬го от них не ждали. Это еще до моего приезда произошло.

На Афоне по-прежнему поминали «благочестивого короля Константина и королеву Анну-Марию и весь королевский дом». Надеялись, что король вернется, что он уехал на время. А как было не надеяться? Ведь афонские монастыри и строи¬лись, и возрождались после пожаров на пожертвования визан¬тийских (позже русских) Императоров и греческих королей.

...Интересно, что в числе благодетелей русской обители на Святой Горе оказался даже председатель правительственного совета по делам религий в СССР Владимир Куроедов. В годы коммунистического правления думающие представители Советской России сознавали, что Свято-Пантелеимоновский монастырь — «единственный центр русской культуры на Бал¬канах». Об этом и было заявлено в секретном донесении В. Куроедова в ЦК КПСС на заре эпохи брежневского «застоя».

В 1969 году советский чиновник выражал озабоченность в связи с тем, что военная хунта в Греции всеми возможными средствами препятствовала контактам между Московским Патриархатом и Пантелеимоновской обителью, стараясь экспроприировать «бесценные объекты» в русском монастыре.

Даже намерение Русской Православной Церкви передать пантелеимоновцам трактор «Беларусь» для устранения послед¬ствий пожара было воспринято греческим правительством как акт советской внешне-политической экспансии.

 

Русское присутствие на Афоне было поддержано демаршами посла СССР в Афинах

Во время официального визита президента РФ В. Путина на Святую Гору в 2005 году проправительственная греческая газета «Катимерини» не преминула напомнить своим читателям о том, что руководство СССР отводило монастырю очень важную роль в сохранении советского политического и культурного влияния в Средиземноморье.

Архимандрит Авель вспоминает:

— Наступил 1971 год, сочельник праздника Богоявления.

«Но находиться в стаейдии Вам будет некогда, — добавил отец игумен. — То в алтаре, то на клиросе...»

Между молитвой и послушанием потекло, склоняясь к зака¬ту, византийское время. Но пока существует мир, за каждым закатом приходит рассвет, и за заходом солнца — восход.

На холме, над морем, один богатый в мирской, прошлой, жизни монах построил дом, со временем обветшавший. Отец Авель и отец Ипполит вместе ходили к этому дому и рассуж¬дали вслух: послал бы Господь благодетеля, отстроили бы дом, стали бы чаще приезжать в обитель гости и останавлива¬лись бы здесь, над морем.

 

Игумен архим. Илиан отошел ко Господу

Отец Ипполит любил гостей, особенно редких, из России. Водил их по монастырю, показывал им все достопримечательности. Чай подавал. Ведь по понедельникам, средам и пятницам трапеза у нас была лишь раз, а паломникам кушать хотелось.

Повар в монастыре был наемный (даже просфоры тогда мы покупали, некому было их печь), побудет на общей трапе¬зе, да и уйдет. А отец Ипполит любил готовить и накрывать на стол, любил накормить людей. Еще он очень любил по ого¬родам бродить: грядки, земля, хозяйство — все это было его.

Мы, случалось, отправлялись куда-нибудь вместе пешком, так он всю дорогу шел с дорожной палкой-посохом в руке. Говорят, потом он и в России так ходил.

Простой, прямой человек. И такой миролюбивый. Я никогда не замечал, чтобы он роптал или жаловался. «Я устал, мне тяже¬ло», — таких слов от него не слышали. Хоть уставать-то было, в общем, от чего. Жизнь шла «на износ»...

У отца Ипполита в Пантелеимоновском соборе, правда, литургисали еще два гре¬ка и отец Гавриил, священники чередовались. Мы в Покров¬ском служили и вовсе без перерыва, каждый Божий день. Вдвоем с отцом Досифеем, который приехал вместе с отцом Ипполитом из Псковских Печер (они были друзьями). Отец Досифей — Царствие ему Небесное! — подвижник и исповед¬ник. Почему я так говорю? Я очень боялся, что он заболеет. Кроме него, на клиросе не было никого

А не состоялась бы Отец Илиан уже не служил. Вечером я пошел к нему со святой водой, окропил батюшку, дал ему крещенской водички испить. Он ответил кротко и тихо: «Благодарю!., благодарю...» Началось всенощное бдение.

А как запели «С нами Бог», мне пришли сказать, что отец игумен отошел ко Господу. Да, Господь позвал его в рай. Его тут же зашили в мантию, положили на носилки — гробов на Афоне не делают — и принесли в собор.

 

Архимандрит Авель (Македонов). Избрание игумена

А преемником архим. Илиана стал монах из новой, послереволюционной, России. По воле Божьей ему удалось за очень короткий срок — всего за несколько лет! — собрать в Свято-Пантелеимонове немалое, с учетом трудно¬стей, число братии...

Игуменом (на Афоне так зовут всех настоятелей монастырей) архимандрита Авеля избрали жребием из трех кандидатов. Запи¬ски с их именами клали в ковчег со святыми моща¬ми и ставили на престол. Молились всем монасты¬рем: «Матерь Божья! Укажи нам Своего избранника! Кому Ты доверяешь оби¬тель?» Отслужили всенощную, литургию.

Старый схимник вытянул жребий...

Интронизация состоялась не сразу. По афонскому уставу правящий игумен должен жить на Афоне не меньше трех лет. А архимандрит Авель к моменту избрания прожил меньше. Но выборы состоялись, и отменить их итоги духовное управление Святой Горы сочло невозможным.

Из противоре¬чия традиции и факта был найден благословенный выход. При «малолетнем» игумене назначили «регента», отца Гавриила, из старых...

На интронизацию отца Авеля собралось необычно много представителей высшей афонской власти. Посланник монастыря Иверон, хранящий главную афонскую святыню, опу¬стил на плечи нового игумена епископскую мантию — знак архиерейской власти.

Монах из Великой лавры преподобного Афанасия вручил ему игуменский жезл. 

 

Источник: Исихазм

Смотри также

Отдать жизнь за других: несколько фактов из жизни схимонаха Гликерия (Никитина). День памяти — 2 июня
У каждого человека есть хотя бы одна возможность в жизни доказать искренность своей веры к Богу, показать свою любовь к Нему и людям, но мы часто именно в этот …
Иеросхидиакон Бенедикт. День памяти — 24 декабря
Иеросхидиакон Венедикт, грек по происхождению, жил на Святой Горе Афон более 70-ти лет. Он был очень образованным и высокодуховным иноком. Патриарх Константинопольский трижды присылал …
Помощник неутомимого старца: Иеросхимонах Владимир (Колесников). День памяти — 23 декабря
Иеросхимонах Владимир (в миру Василий Васильевич Колесников) родился 27 июля 1851 года в селе Чудово Новгородской губернии. Его отец Василий и мать Евдокия скончались …
Секретарь афонского старца Макария иеросхимонах Мина (Буданов)
3 декабря 1888 года отошел ко Господу иеросхимонах Мина (Буданов) – многолетний секретарь афонского старца Макария (Сушкина), игумена Русского на …
Дело Божие надо делать, не откладывая: Иеросхимонах Арсений (Минин). День памяти — 30 ноября
Никто никогда не слышал из его уст праздного слова. Отец Арсений часто был молчалив и задумчив, присутствующие при нем чувствовали, что он в сердце своем …
Духовник и соборный старец: Иеросхимонах Феодорит (Константинов). День памяти — 19 ноября
Иеросхимонах Феодорит (в миру Федор Семенович Константинов) родился в 1856 году в крестьянской семье в селе Погожем Тимского уезда Курской губернии. Его мать звали …
Древнейший список чудотворной Казанской иконы Богоматери из Пантелеимонова монастыря на Афоне
4 ноября в Афонском Свято-Пантелеимоновом монастыре молитвенно почтили память Казанской чудотворной иконы Божией Матери, - сообщает корреспондент портала «Русский Афон».
Строгий подвижник и гостеприимный наместник: Иеросхимонах Герасим (Попов). День памяти — 26 октября
Иеросхимонах Герасим (в миру Глеб Петрович Попов) родился 24 июня 1859 года в крестьянской семье в селе Рожковеч Орловской губернии. Впоследствии семья его переехала …
Священномученик Иларион (Громов). День памяти — 11 октября
«Дорогой батюшка! Тяжело и горько нам живется, — писал будущий новомученик игумену Пантелеимонова монастыря. — Нет слов выразить Вам посетившей нас печали. Мы, …
Как научиться смирению: Схимонах Онисифор (Ищенко). День памяти — 11 октября
Схимонах Онисифор (в миру Онисим Карпович Ищенко) родился в 1872 году в крестьянской семье села Рубанское Брацлавскаго уезда Каменец-Подольской губернии. С детства он был молчаливым …