Предлагаем нашим читателям предоставленную автором главу из его книги «Русские на Афоне», посвященную насельникам русского Андреевского скита на на Святой Горе Афон. Печатается с согласия автора.
Юный русский скит переживал все трудности роста: брожение среди братии, противодействие недоброжелателей, нехватка средств. Что касается двух первых пунктов, тут можно было воевать только с помощью смирения. Добыть же какие либо средства на Афоне не представлялось возможным. Земли у скита было мало. Да и производство разных сортов масла или иконопись не могли приносить достаточного дохода, так как этим занимались на Афоне многие крупные обители. Поэтому единственной возможностью обеспечить русскую обитель всем необходимым был сбор средств в России. Практика показывала, что использовать каких-либо посторонних людей для сбора было нецелесообразно, потому что трудно было ожидать от них особого усердия и, кроме того, заметные количества денег представляли соблазн для сборщиков. Но самое главное, что сама организация сборов требовала разрешения Синода, которое вероятнее всего мог получить только насельник скита. Вообще, денежными сборами на монастыри и храмы было заниматься гораздо труднее, чем в нынешнее время. После окончания определённого синодом сбора, сборщик должен был сдать Синоду не только собранные средства, но и учётные книги, и только после проверки обитель могла получить всё, что ей полагалось. Разрешение на сборы давалось далеко не каждому просящему. Синодальные чиновники уделяли внимание и личности сборщиков, и в случае каких-либо сомнений следовал отказ. Отношение к афонским обителям было особое, и получить разрешение было гораздо сложнее, чем российскому монастырю. Всё это говорило о том, что посылать для сборов нужно было посылать в Россию насельников скита и при этом самых лучших.
Теперь представьте себе ситуацию: игумен должен подобрать одного из лучших иеромонахов обители, которого следует на несколько лет оторвать от обители. Соблазны мира всегда были велики, и игумен брал на себя ответственность за будущее своего послушника. О.Виссарион чувствовал всю тяжесть груза, который ложился не только на плечи сборщика, но и на его плечи, и чтобы контролировать духовное состояние монахов, строго требовал от них частых письменных отчётов. Причём писать сборщику нужно было не только о самих сборах, но и о своей духовной жизни. Если по тем или иным причинам длительное время не приходило писем от скитских посланников, то игумен очень волновался, переживал и, конечно, усиливал молитву. Первым сборщиком от скита был послан о.Феодорит, любимое духовное чадо игумена. О.Феодорит буквально был передан в юном возрасте своим родителем на попечение о.игумену. О.Феодорит с радостью писал своему старцу из России и неизменно получал в ответ спокойное и ласковое назидание старца. Если бы мы ничего не знали об этих отцах, то многое могли бы заключить об их духовной жизни из этой замечательной переписки, приводимой ниже. Следует обратить внимание и на язык корреспондентов: хотя и о.Феодорит, и о.Виссарион не имели систематического образования, но прекрасно выражали свои мысли.
«Феодорите, чадо моё духовное! Буди Богу и братии угодным. Мир тебе, и спасение, и да будет на тебе Божие благословение. О, Христе Иисусе спасайся, да на послушание поприлежней подвизайся. Терпением венцы стяживаются, а трудами исправляются. Братию утешай и учреждай, а себя самого не повреждай. Да и Христос всем не угодил. Много глупых и грубых соблазнил. А нам, что с гордыми и непокорными делать – только остаётся от них далее бегать! Вот за наши труды воздалися скоро нам и плоды… В начале нашего спасения произошло плачевное веселие… масляницу[1] хорошо утешался – хлебцем и маслинами, а не рыбками учреждался. Как в дороге, так и на пароходе, а в Царьграде ещё лучше: у кого масляница, а у меня великий пост. Знай ты да я сам себя! А ты отец Феодорит всё подробно и по чистой совести, как перед самим Богом, опиши: как у нас в скиту управление, и как обращаются, и кто находится, и кто что говорит, и кто какое имеет намерение, кто жив, и помер, кто здоров и болен. Старец И.Виссарион[2],[3]. Март. 1850 г.».
«Христос Воскресе!
Ваше Высокопреподобие! Благодетельнейший мой Отец со всею о Христе братиею!
Смиренно припадаю к многотрудным Вашим стопам, благоговейно целую Вашу десницу, по обычаю моему, прося нашего отеческаго благословения. Позвольте объяснить нам сокровенность сердца моего. Как некогда, сидя на развалинах Иерусалима и оплакивая осиротелыя пути Сиона, пророк Иеремия выразил свою пламенную любовь ко граду Давиду сими словами: «аще забуду тебе Иерусалиме, забвена буди десница моя, прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну, не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего», - и я не нахожу других слов к выражению незабвенной любви моей: да будет забвенна десница моя, если я забуду Вашу отеческую любовь ко мне, прильпни язык гортани моему, если я забуду, не помяну Вашего Святого наставления и если не предложу имени Вашего Святаго наставления и если не предложу имени Вашего в начале утешения и веселия моего; в радости и горести моей, на суше и в море, везде и всегда – имя Ваше будет для нас утешением и я никогда не забуду. Так чувствую, так уверяет совесть и сердце – неразрушимыми узами привязан я к вам и ко всей о Христе братии. Ваши заветы и наставления глубоко врезались в сердце мое и неизгладимы будут до предела жизни моей… Аще теперь меня и разделяют с вами неизмеримыя пространства моря и земли. Но нисколько не препятствуют мне быть неразлучными с вами духом. «Отче Святый и любезная братия! Вы первое по Господе занимаете место и воображение в сердце моём, и я радуюсь, что имел благодатную минуту побеседовать с вами, хотя с берегов Одессы. Так стало быть, Богу угодно указать мне жребий быть пришельцем в стране чужой, а теперь и в родной. И как я только помяну Святую Гору Афонскую, колыбель православия, источник моей жизни духовной, так разит моё сердце. Как громовым ударом сокрушает. Но ободряет меня сознание долга Святого послушания, пример усердия моих собратий, полагающих душу свою ради ближняго и ещё сострадание к братьям мирянам, которые бедствуют в океане житейском и чают чрез посредство наше достичь истинного покоя за их усердное расположение (Христа ради) к нашей убогой обители. Много есть сокровенных рабов Христовых, скрытых тению житейских попечений[4]… 16 мая 1851 г. Одесса»
«… В дороге всегда ночевали у священников, и были спокойны. Только скучаю, что не слышу такой службы благочинной как у нас медленной. По малу привыкаю, как чай пить и кашу есть, а дале, что Бог даст за Ваши Св. молитвы. Служу Св. Литургию, когда могу и время есть, поминаю вас[5]. 2 июня Киев.»
«… Был у Андрея Николаевича[6], письма и гостинцы ему вручил, очень благодарен, ожидал нашего приезда приятно ему было. К счастию нашему застали его в Москве, слава Богу. Я часто ходил к нему и он советовал мне полезно: не велел долго медлить в Москве. Были вместе с ним у митрополита Филарета, принял митрополит письма и гостинцы ему назначенные, благодарил и радовался; разговор был в пользу обители нашей, обещался не забывать обитель нашу, советовал мне побывать в Сергиевой Лавре и у него в скиту[7], дал мен письмо, чтобы приняли хорошо и благословил служить везде, когда угодно мне[8]. Служил в лавре с Наместником, собором, в 20-ый день Июля и ездил с ним в скит, показывали ризницу, разные драгоценности и древности. Лаврские монахи обещались после жертвовать мне на книгу От Лавры до Москвы в ихней карете ехал (какая перемена после недавней повозки!) спокойно! В Москве ходил в новый дворец и в ризницы, казали всё и служил в Кремле по приглашению[9]… Москва Июль 1851 г.».
«Хорошо, спокойно, трапеза готова, только в город далеко ходить, келлию дали хорошую по просьбе А.Н. Муравьёва… Первым долгом смиренно просим Вашего благословения, и Св. молитв, чтобы нам безбедно проходить Св. послушание, голгофский сей путь и нести этот тяжёлый крест. Иногда я приговариваю себе: «что попался Феодорит!? Бегай по улицам, как серна от тенет!» - но есть надежда на Бога и на ваши святыя молитвы. Помалу хлопочем, что Бог даст… Здесь климат много труднее Святогорского, мне ещё труднее привыкать, и от чаю много страдаю, и пищи разныя – иногда среда бывает воскресением и воскресение пятницею; не хочешь, да пей чай; да и сырость по улицам, что делать… сбирай терние с других, хотя и руки бодут, и глаза пылят… однако есть и мне глупому и утешение: то, что часто видаю Государя и бываю во дворце с П.И.У., слыхал такой хор певчих – до 1200 человек военных певчих, зрю разныя редкости, чин богослужения и прочее – тем и разгоняю скуку, и ободряет в Св.послушании А.Н. Муравьёв; каждую седмицу посещаю его здравие[10]… Санкт-Петербург 1851 год».
О.Виссарион: «Благодарим тебя, за твои усердные труды и много удивляемся, что Бог ешё милостив, что ты, хотя и неискусен против других в этом деле, но помощью Божией, можешь оказать плод убогой нашей обители, в чём да не оставит Господь споспешествовать тебе ко благу. Тебе известно обо мне, сам знаешь, что иногда переношу… недавно был болен я, лихорадка, а тут взяться не за кого, но всё устрояется к лучшему, и по скорби бывает радость; печаль – с ней мы должны быть как родные, а скорбь – нам лествица. Прошу Господа, чтобы Всемилосердный дал мне тебя дождаться, а тебе возвратиться как голубице в ковчег. Прошу тебя, терпи, как Бог устроит, старайся в послушании[11]… 10 сентября 1851 г.» В этом письме, продолжение которого имеется, увы, только в пересказе о.Виссарион сообщает, что некие заботливые люди, подобные друзьям Иова, советуют разными хлопотами пустыми не заниматься и мешают старцу купить у Руссика св. Василий для увеличения обители, потому что не нужны новой обители большие постройки, да и не нужно общежитие, а скитское устройство наподобие, к примеру, скита св. Анны. Но старец затем и пришёл со своим спутником о.Варсонофием в Серай, чтобы сделать первое русское общежитие.
«Возлюбленному моему чаду, сыну послушания – мир и благословение тебе мое, а от послушания тебе да будет спасение. О Христе Иисусе укрепляйся, а о Святом Дусе утешайся. Бог любы и Отец щедрот всякие утехи да утешит тебя Своею благодатию во вся дни живота твоего. Сыне во искушениях не пренемогай, выше силы Бог не попустит: весть Бог немощи человеческие. Телом крепись, духом мужествуй, и всегда призывай Бога на помощь, и Бог ти поможет, токмо на себя не надейся, себе ничто же приписывай – и будет ти сугубая мзда от Бога и человек. А более: хлеб (т.е. Слово Божие) с советом ешь и воду, (т.е. уничижения и какия придут скорби), с рассуждением пей – и будет ти всё на пользу. Что касается разных искушений – ты слышал Лествичника, что поминает: «истинные послушники не помирают», - а Авва Дорофей повествует, что людей, вдавшихся в послушание и отсечение своей воли, ни вода не топит, ни в огне они не горят, аспиды их не касаются, и звери не вредят им. А так-то и ты: уповай на Бога и святое послушание, и да будет благодать Господа нашего Иисуса Христа с тобою и моё благословение[12]. Начало 1852 года». В одном из писем старец описывает известное явление Богородицы одному их монахов скита, покинувшему обитель. Сама Богородица пришла, чтобы прекратить смуту и остановить монахов, стремящихся покинуть скит. «Только то пишу… самую нужду необходимую. Предложи и попроси христолюбивых благотворителей, во всяком смирении и кротости, пекущихся о спасении душ своих: А в будущем получат они сторицею и жизнь вечную наследуют – сия словеса им Христа Спасителя.
Во времена апостольския апостол Павел был сборщиком в Антиохии для Иерусалимской церкви, – принёс (свой сбор) и обрадовал церковь. И тебе подобает потрудиться, да получишь мзду. Аще же будешь оставаться в нерадении, то погубишь мзду твою, и хотящих жертвовать отщетишь от спасения их. … старайся, старайся сколько сил твоих! Пишешь, что ты болен, да укрепит тебя Бог, но знай, что время сие дано тебе на срок, и вот уже год будет, а там не позволят проживать. Видишь сам, и греки пользуются от нашего отечества[13] и докучают также нашим благодетелем, которые, забыв иногда, что у них есть свои требующие чада в отечестве и в чужой земле, делают скорее милость грекам. Да не поставится от Бога грех сей мне в вину. Вси бо у Господа есмы равны, и несть лицеприятия у него; и паче веселиться подобает, что отечество наше не только своих, но и чужих не забывает[14]…» «Честнейший во иеромонасех о.Феодорит… трудитеся во святом послушании: не яко не ведый, гоняй воздух, но яко ведый – получиши воздаяние не только за свои труды, но и за хотящих спасение (чрез тебя) получити, то есть дающим милость и приемлющим ю. Ты сам знаешь, колико странных и бедных питаются сею милостынею, да и пристанище нужно устроить наипаче церковь, больницу малую и пр. Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет с вами, и благословение Божией Матери и моё отеческое благословение да пребудет с тобою и с сотрудником твоим[15]…. Пасха 1853 год».
«Буди с тобою благословение Божие! Заступница наша да поможет тебе ко всему благому и на пользу как младенец: не напасёшься ему одежды; так и в нашей обители: ты присылаешь, что тебе Бог посылает, а мы все нуждаемся и все мало успеваем, срок сбора кончается, и что успеем?! Как начатое оставить! И что будет, если исполнится и на нас слово Спасителя: «Основана храмина на песце!» Но стараться должно, чтобы не допустить до падения. Употреби и ты сугубый труд, а вместе и молитва да соединится![16]».
«Все отцы скитские молят Бога о вашем здравии, спасении и укреплении во святом послушании, да сохранит Господь Бог от всех искушений вражиих. А ты, о. Феодорит, помни себя, что ты Священноиеромонах, - сия краткая и много значущая речь, да напишется на скрижали сердца твоего, и тако спасешися. Памятствуй. Кому служиши! Дело бо Божие проходиши! Напоследок враг да не порадуется и да не погубит плод послушания, и да не будет всем в плач и поношение. Почаще исповедуйся и пореже исповедывай[17]…конец лета 1853 г.»
«Успехи чрезвычайно слабы, даже и ничтожны… Начали сбор по книге с 1-го декабря (1854-го г.) – едва ли на месяц выйдет отчёту по сто р.с. – то с трудом, и за сие благодарение Богу и людям. Наславили на Рождество. Благодарим Владыку, что благословил славить, а молебны не позволил. И на пасху будем славить. Равно вещами очень мало попадает – не до того всем… Мы скучаем, не имеем писем от вас… Слава Богу, постом говели… воля Божия на нас… Помолитесь о нас и о всех благодетелях, нам здесь некогда, да и ленимся. Вот сегодня день моего ангела, именины справляю: у вечерни не был, у заутрени дремал, к часам некогда, а ячменнаго кофею покушал, о.Прокопий с книжкой сбирать, а я спешу в департамент – вот и праздник весь, и разве вечером отслужим дома молебен[18]…»
«Устав жизни бедных сборщиков: утром встаём в 3 и 4 часа (прим. Это в вышеприведённом письме о.Ф. считает «просыпанием»). Сейчас воды на глаза и в церковь. Иногда по лености (и не захочется идти), хоть от стыда пойдём, а то и на замечании. Иногда я остаюсь для письма. После утрени час без мала отдохнуть можно… о.Прокопий в печку дров накладает, а я лёжа рассуждаю: куда к кому, в какие часы, где и у кого быть нужно. Вот уже 7 часов – к ранней обедне идём, покупаем 3 или 4–ре просфоры по 3 и 6-ть к.с. для раздачи поздравления – на проскомидии помянём: прежде вас о Христе с братией, потом благодетелей о здравии и за упокой, равно и сродников. В 8 ч. кончается литургия – приходим в келлию. О.Прокопий печку затопит, да и травки (афонской) с ячменным кофеем сварит. Пока одеваемся и собираемся – хвать, полетели как птички в море. Иногда вместе, иногда врозь, когда как. Надо обедать где придётся, в постный день так и не обедаем, а чаю и кофею – хоть бочку наливай. Вот и ходим да бродим как куры слепыя (т.е. поникнув взором долу), или как чучела морския, (монах в миру всегда возбуждает внимание, многое в нём примечают и во многом неизбежно осуждают). Где приходится подождать, а где посидеть; иногда к назначенному времени поспешишь – не успеешь – вот извощика наймёшь. Скоро смотришь и день прошёл, не видать, как и вечерня кончилась. Часу в шестом или восьмом находишься версты за три или за пять от монастыря, надо извощика, а то не успеешь, да и неприлично. Сберёмся в келлию – иногда кушания возьмём обеденную порцию, если успеем – разогреем, а когда голодны – и холодным скушаем, - не видать, как с утра оставшаяся трава и кофе на печке тёплой становится на место лекарства и за глаза! Потом спрашивать начинаем и сказывать: что где видал и слыхал, что кто сказал в пользу обители нашей и что Бог послал, показываем друг другу. Это уже 8-м или 9-ть часов, все разскажем, да и к завтрашнему дню кой-что приготовим: письма, если получены кой откуда, - вместе прочтём, кой-что надо и записать для памяти – смотришь, пора и ужинать начинать, а читать какия книги и думать некогда, в пору только новости пересказать друг другу. После ужина прочитаем конец повечерия: «Нескверная, неблазная»… и «Даждь нам Господи на сон грядущий покой телу и души…», да ещё в прибавку поклонов по пяти – вот конец всему, за вечерню и думать некогда вот правило сборщиков, кроме тех случаев, когда готовлюсь служить Святую Литургию, если кто попросит из здешних отцев. А для прихода посетителей… для пожертвователей.. на двери написан ярлык, назначены 2 дня в неделю – тогда из нас один должен быть дома в келлии и ожидать благодетелей: если я, то пишу кой-что, если о.Прокопий, то приготовляет кой-что и пошивает, он всегда занимается всем хозяйством. Он исповедуется в год разов пять и причащается, равно я, не очень часто исповедаюсь, разов 12-ть в год, а других никогда не касаюсь, разве совета духовного… Пора рыбу ловить, простите Господа ради за празднословие[19]…»
Во время странствования по России с о.Феодоритом случались разные искушения. Конечно, любому человеку хотелось бы посетить свою Родину, взглянуть на близких. Но монах уходит из мира, и нет обратного пути. «Я о своей родине ничего не слыхал и не писал никому ни о чём…».Любой шаг в сторону прошлого может стать поворотным шагом. Долгое время находясь на Родине, о.Феодорит преодолел искушение отправиться с визитом в родные края. Он пишет об этом с долей юмора своему авве: «Отче Святый. Скажи о.Пимену[20], что наши родные услыхали, что я здесь, письмами манили на родину побывать – не могли склонить. Выбрали депутатов из своих (в комиссию по освобождению крестьян). Они прежде тайно желали увидеть меня, потом и явно насмотрелись – кажись ошиблись видеть чудотворца и прорицателя, видели всего в грязи и в лоскутьях – думаю соблазнил я их, так мне и хотелось[21]…» И вот впоследствии, проезжая мимо родины, о.Феодорит перенёс сильную внутреннюю борьбу – очень хотелось заехать домой: «радуюсь, что утерпел не ехать в Сызрань видеть дом, родных и знакомых своих, хотя и звали[22]…»
Любопытно, что схожее искушение постигло и о.Виссариона. Не совсем верно то, что, уезжая на Афон в юном возрасте, он навсегда покинул Россию. Один раз ему всё же под давлением обстоятельств пришлось переступить границу Российской Империи. Жертвователи требовали его обязательного присутствия в Одессе – старцу пришлось ехать. Но он никуда не выезжал за пределы города, только дождался следующего парохода и отправился обратно на Афон.
Несколько позже о.Феодорита постигло другое более серьёзное искушение. Из-за перебоев с почтой в виду крымской кампании некоторые вещи долгое время не могли быть отправлены в скит и хранились в Высоко-Петровском монастыре. Однажды после очередной отлучки о.Феодорит обнаружил, что келья его взломана, а вещи на сумму около 10000 р.с. исчезли. Казалось бы, монастырь – достойное хранилище, но… «Отче святый Виссарион! Сей час получил известие очень для нас прискорбное из Москвы… в нашей келлии, за двумя дверями, замками и печатями – разломаны двери и замки… все ящики и сундуки разломаны и разбросаны по всей келлии, неизвестно когда, вещи почти все выбраны. Кроме некоторых бумаг и записок. А вещей… более чем на 10000 р.с., есть очень важныя и дорогия… послезавтра еду в Москву один, что Бог поможет. Конечно, и кроме этих вещей ещё хранятся в ризнице (Петровского монастыря), однако и о сём очень нам прискорбно слышать, что случилось то, от чего Бог хранил 4 года: не пропало ни на грош ничего у нас. За грехи – согрешили пред Богом. Сердце замирает читать такое неприятное и печальное письмо…»[23]
О.Виссарион: «Пишите вы о посетившем вас и вообще нас несчастии, то есть о пропаже в Москве, в монастыре, где вы квартировали, дорогих и разных, вашими трудами собранных вещей, о которых я сначала несколько поскорбел, но после одумался, так и вам завещаю: непременно предайте всё забвению, и весьма хорошо было, чтобы никто за оныя не пострадал. Верую Господу Богу и Истинейшей Покровительнице и Помошнице нашей – Божией Матери, что пошлют нам на место пропажи ещё больше; и вас усерднейше прошу: не печалиться о сем, подражая этим – отцам, которыя в подобных случаях нимало не скорбели[24]...»
Старец очень заботился об отце Феодорите, и когда случались задержки писем, очень волновался. Иногда этому пособствовали «доброжелатели», передававшие об о.Феодорите ложные слухи. Так, после распространения подобных слухов о.Феодорит пишет: «Отче Святый! Простите Господа ради за дерзновение: мы, слава Богу, неусыпно, не нарушая чистой совести, трудимся во Святом послушании. Поистине, своего рода бывают трудности и скорби, иногда – как крест тяжёлый, но вера в Святое послушание – облегчают. А, что касается украденного сокровища, то и слуху нет, верно не найдётся, без вести пропало, мы отказались искать. А относительно другого сокровища (душевного) – ещё цело, не окрадено, благодаря Господу и вы успокойтесь и молите Владыку. Но сохранять сокровище, как собранное (т.е. приобретённыя в монашестве добродетели), так и природное (т.е. девственное целомудрие), очень трудно от татей видимых и невидимых. Первое, о потере, иногда обретается вновь, а последнее – никогда. Иногда ищут окраски… но доселе Господь хранит… Могу сказать о себе то же, что Св.Василий сказал о себе: «жены не познах и девственник несмь!» А трудно: день бродишь в мире, в суете, а ночь бродишь мысленно! И то и другое трудно, терпение нужно. Не кормить осла (т.е. удручать плоть постом) – ослабевает, кормить – опасно разбивает! Так и храмлешь на десно и на лево! А Бог милостив за Ваши Святыя молитвы». И ещё: «… простите Отче Святый за нерадение… а духовное сокровище ещё не крадомо… доселе хранимо чувственно, а мысленно... согрешаю!!! А что вам про меня доносят – не верьте тому, кроме моего свидетельства. Будьте покойны, верую Владычице, что меня сохранит; я Ей поручен от юности, родителями Ей отдан в церкви, как это известно вам… А будучи что таковое случится – не утаю от вас, на Афон я тогда не гожусь, чего Боже сохрани! Святое послушание выше всех искушений, а вы помолитесь. Благодарение Богу, во Святом послушании, по совести, не согрешаем против обители и вас, а равно и против благодетелей; по возможности экономию наблюдаем, а молиться полениваюсь. Сотрудником я доволен и спокоен, к молитве он более меня имеет времени и усерднее меня. По возможности, всё делаем по общему согласию. Друзей и собеседников не имеем, от напитков и роскоши удаляемся, хотя и с трудом, ибо ко всему этому имеем на случай и свободу, но благие приобретенные на Афоне обычаи и монашеское воспитание напоминают и удерживают от излишняго; а всё-таки замечаем в себе: со временем, что далее, то слабеет нравственность душевная и телесная – как камень от дождевых капель! По возможности слежу за собой и поверяю себя. Особенно лицемерия блюдусь, да не впаду в него, а простенько ведём себя в виду людей. Буди во всём воля Божия!» ( 30-го июля[25])
Старец: «Преподобнейший и Честнейший о.Феодорит! Мир Вам и благословение от жребия Божией Матери, Св. Афонския Горы и твоей обители и я, смиренный старец твой, заочно благословляю тебя с сотрудником твоим Петром Семёновичем. Всещедрый Господь Бог да сохранит нас от всякого зла и да поможет нам море сие волнующееся безбедно и без кораблекрушения миновати, к тихому пристанищу приити, о чём я со всею о Христе братиею непрестанно молим Господа; ты же, возлюбленейшее мое чадо духовное, виждь: како опасно ходиши. Господь сказал: «идеже два, или трие собраны во Имя Мое, ту есмъ Аз посреде их» – нас же двое, а Христос невидим одесную каждого предстоит. И так, чада мои, вы друг друга в скорбях утешайте, во всём помогайте и тогда будете, яко град непоколебим – Покровом Пречистыя Владычицы покрываемые. Послушание-же проходите со всяким смиренномудрием и не мните, что человеком служите, но яко Самому Христу, и так исполните обет, который дали Господу Богу, обещаяся соблюсти вся изглаголанная пред святою Трапезою. Радуйтеся о Господе[26]».
««Собранных вещей уже не застанете в обители; ваш игумен все монастыри задарил, всех засыпал, не увидите ни денег, ни вещей; каждый день пир и праздники». – Жалко, что такие плевелы разсееваются, и входят в уши наших дорогих благодетелей! Нам прискорбно слышать. И тех до крайности смутило. Верно и вас такие – же слухи обеспокоили насчёт меня, о чём вы писали и скорбели. Мы уверены, что такие пустые слухи и клеветы происходят от зависти или злобы, но жалко Святую обитель и тех людей, от кого клевета происходит[27]» (7 декабря 1856 г.). В марте 1858 года о.Феодорит писал : «К сожалению, выходцы и посетители Афона поносят обитель и монахов, по зависти на нашу обитель и на нас клевещут благодетелям нашим. И даже членам Св.Синода разносят нелепые слухи. Ещё сообщили клеветы и троим благотворителям нашей обители, они имели намерение обезпечить обитель по духовной, а теперь охладели. Конечно, буди воля Божия… Бог да простит и помилует их всех, только прискорбно – слушать и жалко их. Нас очень беспокоят эти смуты[28]» (ноябрь 1858 г.).
«Меня здешний наместник Лавры, думаю, искушал, и келейник близкий Митрополита Григория: остаться в Лавре жить и делать пользу скиту нашему, а жить в числе братства: – «Я не имею» – сказал я им, – «расположения». – А граф через другого предлагал восстановить Реконскую пустынь близ Тихвина, намекая на меня. Господь с ними и со всем. Я желал бы лучше, чтобы дозволено было приезжать для нужды и покупок в Одессу…» (10 сентября 1858 г.). «только ласкают меня здесь, манят в казначеи и строители, или в число братства в Лавре и прочее, а мне подобное на мысль ещё не приходило доселе, одно лишь у меня желание, чтобы упрочить нашу обитель, успокоить себя и вас труждающихся, выбрать достойного стража и вручить всё правление. Более ничего не ищу, чтобы только труды сохранены были…» (27 сентября 1858 г.)
«Настоятельство в России барство, а в Афоне управлять – просто беда, труднее сбору. Я очень его боюсь, хуже чем оставаться здесь; да и сбор, пускай его попробует, узнает, как в огне не гореть и в воде не мокнуть. О, беда! Отче Святый! Помоги вам Господь собранныя управить и сохранить, а за нас помолитесь Владычице. Не знаю, что делать; ехать боюсь и здесь боюсь; буди воля Божия. Труда и опасности много, трудиться готов за послушание[29]..»
«Отец щедрот и Бог всякия утехи, да утешит дух и сердца ваши надеждою будущих воздаяний. Трудный и прискорбный путь вашего сострадания, подъятый нами с надеждою, и для общего блага впредь, будущих наших соотечественников и наследников Новорусския Андреевския Святыя Обители – вознаградится!
Ему-же много дано, много и взыщется, много и даётся, и речет Господь: Рабе благий и верный, вниди в радость Господа твоего, в мале был еси верен, над многими тя поставлю. Мнится, что сия притча и до вас относится[30]…»
«.. За ваш труд воздастся, только нужно исполнить, якоже подобает, по совести и правилу духовному. Рече Господь: «якоже заповеда Отец, тако творю», и «вся по заповеди сотворих», и «ныне ко Отцу моему и «вся по заповеди сотворих», и «ныне ко Отцу моему гряду», получить престол одесную Его; и «послушлив был даже до смерти», ты мало потрудился, а уже и утомился! Нет, отче Феодорите, не так, не погубляй своих трудов безценных за малую страсть: не красит начало, но конец! Не вводи себя во искушение, пременися от неполезнаго начинания. Паче же и душегубительнаго, послушай твоего отца и прочих духовных отец безпристрастных, то и сотвори без всякаго прекословия: должны вы приехать во свою обитель, все мы по чину и по порядку устроим, а затем, что Бог даст. Как ты раньше и сам писал, что нам нужно скит поддержать, а ныне другое и неподобное мыслишь сотворити, чего не подобаети творити. Вот тебе мой совет: если можно выхлопотать ещё на год книгу, то, благословен Бог, потрудитесь ещё, аще ли же не дадут, то без всякаго прекословия и смущения отправляйтесь во свою обитель, а здесь всё управим по малу, по чину. А что ты сам свидетельствуешь, что мне на келии жить подозрительно, то кольми паче остаться в России – два будет подозрения. Наконец, какия имеют постигнуть тебя искушения за преслушание, которых ты не возможешь и перенести! Который сын преслушал плотских родителей и благополучно пожил? Никтоже. Блюди себя, како опасно ходиши, время искупующе, а дние лукави, не прельщайся мирскими сластями. Да и в трапезу, сказываешь, не можешь ходить, а как игумен эсфигменский ходит, он такожде утешался, а я как теперь в трапезу хожу? Стыдно и грешно тебе сие писать! Как ты сам вплетаешься в сеть и в несогласныя слова: хочешь избрать жестокую и строгую жизнь в России, а в Афоне и в трапезу ходить не можешь. Кто-же Сушкин, и Комаров, и Иероним[31], а ходят в трапезу, попостней нашей! Не прелесть ли сие есть: за малую страсть хочешь погубить весь труд и послушание. Вот приедет к тебе о.Владимир, он мой духовный сын, и я его просил, чтобы он тебе помог, что тебе нужно, и он так обещался для обители нашей послужить, как естественный и духовный сын, да и намерение имеет приехать к нам совсем жить, чтобы избежать искушений тамошних. Тако то и ты потщися. А что пишешь, что определишься там в монастырь и приедешь, хорош, а как в случае чего в другой раз приедешь за сбором в Россию? Помнишь Иннокентия не пустили с тобою[32].
Так мое мнение: должен ты приехать, всё надо управить, и в порядок привести, как-то помянники, адреса ризницу, и тогда поедешь не иеромонахом, а другим в Россию. А от трапезы и от начальства я тебя пока уволю. Только старайся приехать. Ты должен необходимо приехать. Только посмотри на скит: что было, и что стало! Также и мы, да видим лицо твое, и возрадуемся и возвеселимся; а притом пересеем и свои скорби и искушения наши. Ащё что и скорбное случилось на пути от врага – запятися нам – милостив Бог, всё исправим с Божиею помощию. Итак то нужно тебе на некое время удалиться в тихое пристанище, да погаснет пламень, а насчёт братии не опасайся, только осталось 5 старых, или 6 человек, а то всё новые и степенные, ведут себя чинно везде, только для церкви нужно ещё попа, да баса и тенора. Сапожники есть, столяры есть, портные есть, было бы что шить. Итак я в надежде остаюсь моего прошенья. А твоего исполнения. А та Софрониева и Исаакова[33] закваска погасла[34]».
«Отче Святый и старче мой, Батюшка мой Виссарион! Христос Воскресе! Благословите!
Все ваши письма, получа, читал, и внимал чтению всему. По одним письмам видно, что надо для пользы обители побыть в России, а для покоя вашего лучше ехать в обитель и успокаивать вашу честность, равно и братия ожидают. А для меня и то и другое тяжко и опасно, но я на всё готов по благословению. Но для меня отовсюду тесно и опасно для спасения! А лучше избираю себе уединение и пустыню. Я управлять обителью[35] и братиею весьма неспособен по всему, как вам известно всё, касательно управления скита: первое – очень уступчив на всякое требование и неоснователен в решениях, не имею духовного обоняния и вкуса, и на всю пищу не решаюсь, пения не понимаю и не могу, боюсь развлечения! Силы не имею, а душевные недостатки – многие: малодушие, уныние, скука от слова и слабость тела, одним словом малосильный я и телом и душой! Вот что меня ужасает и устрашает больше всего. Вам известно, какому надо быть, чтобы управлять такой братией и обителью, и ещё в такой стране… да вот ещё на меня подозрение и клеветы, этим будут смущать и братию и меня.
А что касательно до того, чтобы успокоить нас, то я душевно рад и готов! А если сдать всё приехать, избрать для жительства пустыню и каливу – и то беда: подозревать будут, что я деньги имею при себе. И здесь избрать и везде, даже и приглашение мне есть, но спрашиваю вашего совета отеческаго, и благословения, и разрешения моего вопроса. Я уверен, что вы не захотите меня стеснить, потому что я и ту и другую вижу и понимаю жизнь… А если бы я и здесь хотя остался, и приуказился где-либо, то на другой год с паспортом уехал бы во Афон для свидания и жития, а только это удобно для беспрепятственного въезда в Россию на всякий случай. Пишите скорее о всём. Жалею я и вас, и ваши труды и старость почитаю[36]..»
«Духовное мое чадо и сын послушания… во оном что писанное – не удобь разумительное: кощунное-ли сие пишешь или в правду? Первое я тебе писал за Иерусалим: не запрещаю, но не по чину ты хочешь сотворить, так и сие дело. Ты мя сим известием убил! Чего я не надеялся от тебя быть! Ты просишь моего совета: такой мой совет, что ты должен приехать в свою обитель, свое послушание сдать, и от братии получишь благодарность, а потом рассуждай и рассматривай. Какое тебе полезнейшее. Ты должен мою старость переменить и скит поддержать, как ты и сам писал. Но, что ты пишешь, чтобы в России остаться – Божьего благословения да не будет, и моего, да ещё и от братии, вместо благословения получишь укоризну, а не благословение. А что ты поносишь, что у нас братия самочинная, то кажется горше сего самочинния быть не может, какое ты хочешь сотворить. Да и у нас-ли одних,! Если бы ты знал, что делается в других местах! За то-то я и хочу, чтобы ты пришёл, да исправил, а после, если то будет Богу угодно, паки поедешь в Россию, за то-то тебе я и писал, чтобы выхлопотал пропуск. Ты сам мне сказывал, как тебя отец перед смертию наставлял: «имение помышляй, или благословение отческое» - плотской родитель. Кольми паче духовный. Прошу и молю тебя, чтобы ты сего не сотворил. А если сие сделаешь, то я оставлю скит, и будет на душе твоей грех! Как ты сам писал, что я всё устрою, так то дело и ожидает твоего пришествия, а иначе все сие да останется под судом Божиим.
В ожидании твоего благоприятного и любезного ответа, отец твой и навсегдашний богомолец Виссарион. Это письмо писал в смущённом духе[37].»
«Благодарю тебя, что ты без благословения моего в Иерусалим не решаешься ехать. Это мне весьма приятно. Ты меня смиренного почитаешь и любишь, а Господь тебя не оставит, и будешь благословен. Тебя труды начальнические и попечения игуменския ужасают, пишешь, что не достанет сил – конечно, мы весьма безсильны, но сила Божия в немощи совершается; имей веру и проси его помощи, всё будет хорошо. Меньше слушай злых людей, ибо их враг и ненавистник добра научает, но веруем Господу Богу, что вскоре сеть их сокрушится, уста заградятся, а обитель святая при всей бедности нашей, чудесами воздвигнутая, - благоукрашается и созидается. Братия умножается, есть на всё смысленные и люди хорошие, когда приедешь, сам будешь видеть и духом радоваться, что труды твои не всуе были, но к славе Божией» В следующем письме о.Виссарион писал: - «Да будет на вас благословение Божие и моё, да водворится в сердцах ваших мир и любовь к своей обители. Пущенное тобою письмо Июня 6-го получил Июля 12-го, сие и оное прочитали, и все со вниманием послушали, все обрадовались, утешились, успокоились и возблагодарили Бога о таковом твоём благоприменении, теперь и я успокоился духом, радуюсь, и благодарю Бога о применении – не презрел Бог молитв Святых Отец. За всё благодарение Богу[38]»…
Просмотрим ещё раз эти краткие выдержки из переписки давно уже почивших отцов. Как хорошо по этим отрывкам можно проследить духовную брань, которую вели эти отцы. О.Виссарион поддерживал своё духовное чадо в борьбе с многочисленными искушениями. Сначала силы зла расслабляют афонского монаха в России: приходится много ходить по домам, начинаются послабления по сравнению со строгой афонской жизнью. Затем бес начинает ему внушать, что и сборы-де не нужны (зачем эти мирские попечения для афонской обители), пытается сделать из монаха нестяжателя, когда для обители очень нужны средства. Но вот случается ограбление, и о.Феодорит искушается: жалеет утерянное имущество. Тут бес уже пытается сделать из отца иосифлянина: жалко монастырского имущества. Приходится старцу браться за перо и утешать монаха. Что теперь предпринять силам зла? Они возбуждают любовь к Родине – ведь воля Божия, состоит в том, чтобы ехать отцу Феодориту на Афон и там стать игуменом. Сколько рождается аргументов: и в России-то от него будет больше пользы, и он не способен к игуменству и, вообще, надо вести подвижническую жизнь в уединении. Как опытный гребец, ведёт его чёлн старец по стремнине жизни, ловко минуя камни страстей, о которые так легко разбиться утлому судёнышку, и приводит его в спокойные воды. О.Феодорит приезжает на Афон, становится игуменом и многие годы правит обителью с большой пользой для её насельников.
Приведённые выше строки из переписки двух монахов, может быть, не несут в себе ничего нового, но удивительным образом являют любовь старца к своему послушнику. Было время, и были люди. Обратим на обоих внимание: не щадили они своих сил и самой жизни для созидания обители. Сколько клевет, предательств, гонений и лишений пришлось пережить им. О.Феодориту долгое время пришлось скитаться по России вне монастыря, вне тихого пристанища. А ведь своим домом он считал именно афонскую обитель и поэтому ни разу за 7 лет сборов он не посетил родные места, ни разу не общался с родственниками. Умереть для мира – в те времена это были вовсе не пустые слова. И вот эти афонские старцы, объединённые любовью и послушанием, выдержали все многочисленные тяготы и создали великую русскую обитель, ныне уже, увы, несуществующую… Вечная им память.
Павел Троицкий
[1] Здесь по возможности сохраняется орфография и пунктуация первоисточника.
[2] Летопись стр. 147-148
[3] О. Виссарион должен был покинуть на время скит и оставил вместо себя о.Феодорита.
[4] Летопись стр. 153-154. Здесь намеренно опускаются те строки, в которых автор письма пишет о конкретных делах, если они не могут служить иллюстрацией главной темы нашего рассмотрения : отношения пастыря и пасомого. Данное письмо – пример, нелицемерной любви духовного отца и чада. Сегодня мы редко можем видеть подобные истинные отношения пастыря и пасомого, которые являются одним из самых высших проявлений любви, возможных в нашей жизни.
[5] Стр. 158 В этом письме видна некая грусть, вызванная воспоминаниями об оставленной обители. Далее о.Феодорит также пишет своему старцу о неизбежных мирских искушениях в отношении трапезы, да и, вообще, бытовых проблем.
[6] Имеется в виду главный ктитор скита – камергер Двора Его Императорского Величества Муравьёв Андрей Николаевич.
[7] Имеется в виду Гефсиманский скит.
[8] Простой монах попадает на приём к митрополиту и быстро завоёвывает его расположение! Достойно всякого подражания! Но, к сожалению, под влиянием клеветников, чаще всего несостоявшихся святогорцев, митрополит меняет отношение к скиту. И, в особенности, к игумену Виссариону..
[9] стр. 158-159
[10] стр. 159-160
[11] стр. 161
[12] стр. 162-163
[13] В то время в России обязательно находился кто-нибудь из греческих монахов со сборами. Это видно по указам Синода/.
[14] стр. 164-165
[15] стр. 174
[16] стр. 175
[17] стр. 177-178
[18] стр.180
[19] Летопись 180-182
[20] Старший товарищ о.Феодорита. Вместе с ним пришёл на Афон и поступил в обитель.
[21] Там же стр. 182-183
[22] стр. 191
[23] стр. 185
[24] Там же186
[25] стр. 187-189
[26] Там же стр. 189.
[27] Там же стр. 201
[28] стр. 205
[29]три последние цитаты см. стр. 213
[30] стр. 214
[31] Имеются в виду: будущий игумен Пантелеймонова монастыря Макарий (Сушкин), духовник Иероним и о.Серафим(Комаров). О.Макарий происходил из богатой купеческой семьи. Его родственники много помогали обители построили два корпуса в самом монастыре и келью на Крумнице. О.Серафим(Комаров) из петербургских купцов, крупный благотворитель обители, построил келью Живоначальной Троицы к востоку от монастыря, которая по имени строителя называлась Серафимовой. Родители духовника Иеронима имели кожевенный завод. О.Виссарион, видимо, в этом месте приводит в качестве примера монахов происходивших из богатых семей, но тем не менее довольствующихся весьма скромной трапезой. Видимо, о.Феодорита помысл подталкивал остаться в России и вести постническую и подвижническую жизнь.
[32] О.Иннокентий был монахом российского монастыря, поэтому ему Св.Синод не разрешил проводить сборы для афонской обители.
[33] Обительские смутьяны и бунтовщики, ставшие притчей во языцех.
[34] стр. 215-217
[35] Тогда уже стало ясно, что единственным человеком, который может возглавить обитель является о.Феодорит
[36]стр. 218-219
[37] стр. 219
[38] стр. 221-222