Схимонах Пантелеимон (в миру Григорий Петрович Овсянников) был родом из крестьян Воронежской губернии. Поступил в Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне в 1841 году. Послушание проходил в иконописной мастерской. Расписал старую трапезную. Где он научился мастерству иконописи и как он решился стать монахом — неизвестно.
По всей видимости, о. Пантелеимон отправился на Афон после встречи в Одессе с иеросхимонахом Сергием (Весниным), который в письмах называет его своим близким другом. «Много у меня остается здесь милых и добрых друзей, — писал отец Сергий, — а что всего чувствительнее — один из них при последнем почти издыхании, и как раз тот, который делил со мной радости и горе, мои страдания сердечные, беспечность поэтического досуга и часть странствий по Афону». В другом письме он пишет о нем так: «В числе здешних друзей моих я недосчитался по приезде лучшего друга моей афонской жизни, с которым я сроднился сердечно, с которым делил радости и горе и его труженические занятия. Этот друг мой был хороший живописец, имя его в монашестве Пантелеимон. Больно было моему сердцу, когда долетела до меня весть еще в Смирне, на пути моем в Иерусалим, что друг мой скончался. Я не знал, как он отходил к Богу, с каким чувством приближался к конечным минутам своей жизни и как испустил последний вздох, и меня тревожила его загробная участь. Но теперь я узнал это и благодарю Бога, что друг мой сподобился праведной кончины.
При отбытии моем со Святой Горы в Палестину я оставил живописца в самом трудном положении: он тяжело болел и не мог вставать с постели. Но при прощании еще
дружески обнял меня в надежде свидания. Знали ли мы тогда, что свидание будет уже в вечности? После меня только неделю томился друг мой в недуге, в предсмертной борьбе.
Духовник видел, что он близок к смерти, а потому предложил ему принять схиму. Больной с радостью согласился. И после пострига несколько дней подряд приобщался Святых Таин, и в последний день — тоже. Ему предложили, не хочет ли он послушать акафист Божьей Матери. «С радостью», — отвечал тот. И один монах начал читать. После каждого икоса и кондака больной пел своим слабым, замирающим уже голосом «Аллилуйя» и «Радуйся, Невесто неневестная». Когда третий раз был прочтен последний кондак акафиста: «О Всепетая Мати, рождшая всех святых святейшее Слово» и проч., живописец пропел трижды «Аллилуйя», и с этими звуками ангельского славословия улетела душа его на небо, где поется Богу и Всепетой вечная «Аллилуйя». В это время один из братии следил за движениями умирающего и видел, что, когда он пропел в последний раз, судорожное движение появилось на лице его. Пантелеимон обернулся налево, и как будто что-то встревожило его, но в то же мгновение он повел глазами направо, умилительно посмотрел вверх и с райской улыбкой на устах испустил последний свой вздох.
Покойный друг мой прожил на Святой Горе три года с небольшим. Я познакомился с ним еще в России в 1840 году, когда странствовал до Одессы, но там мы разошлись, и только в 1843 году я снова сошелся с ним в Руссике. Бог знает, был ли кто из русских святогорцев в такой мысленной брани, в таком бурном смятении духа, как этот юный живописец. Верно, для врага он был несносен. Несколько раз покойный порывался оставить Руссик, где стесняются своеволие и причуды желаний, и хотел жить где-нибудь на свободе, но Бог не допустил этого.
Грозные сновидения двукратно останавливали моего друга от задуманного им выхода из Руссика. Разумеется, если бы он обольстился влечением обрести мнимую свободу, враг сокрушил бы его. Само пострижение в монашество живописец принял по особенному убеждению таинственных посетителей, после многих и тщетных со стороны духовника предложений к принятию иноческой одежды. Однажды Григорий после живописной работы в трапезной заснул. И ему представилось, что он там же, в трапезной, сидит за настенной росписью и работает.
В трапезной, кроме него, не было ни одной души. Вдруг Григорий слышит, что дверь тихо растворяется и кто-то входит. Он мельком оглянулся, но, не обратив особенного внимания на посетителей, снова углубился в свое занятие. Между тем приближаются к нему двое: первый из них — старец самой привлекательной и почтенной наружности, а второй — юноша, прекрасный собой, в древнем эллинском одеянии. Молча встали они — один одесную, а другой по левую сторону от живописца — и следили за бегом его труженической кисти. Наконец старец, положив руку на плечо Григория, кротко спросил его: «Ты еще не постригся?» Григорий внимательно посмотрел на старца и смутился. Вид старца поразил Григория. В чертах его он узрел лик святителя Митрофана Воронежского. «Нет еще, — ответил за Григория юный незнакомец и с чувством продолжил, — сколько я ни говорю Григорию, чтобы он принял ангельский образ, так нет, не слушается. А надобно бы ему постричься».
Эти слова юноши, произнесенные трогательным голосом, полным любви и сострадания, сильно потрясли сердце живописца. Он тогда же проснулся и, несмотря на то, что было уже около полуночи и все спали, побежал к духовнику и разбудил его. Духовник не смутился безвременным приходом живописца, потому что знал его постоянную брань и тяжелые искусы, которые часто наводил на него демон, а потому старец отворял для Григория дверь свою во всякое время. Только на сей раз действия и слова Григория сильно удивили духовника.
Дотоле упорный и не всегда сговорчивый, живописец, заливаясь слезами, пал духовнику в ноги и умилительно просил пострижения.
— Что это ты вдруг? — спросил духовник.
— Ради Бога постригите, — сквозь слезы умолял Григорий и, немного успокоившись, рассказал духовнику про свое сновидение.
— Хорошо! — с улыбкой отвечал тот, выслушав Григория. — Видишь, сам святой Пантелеимон скорбит из-за твоего упорства и отлагательства пострижения.
Таким образом, Григорий был пострижен, и дано ему было имя Пантелеимон в том убеждении, что сам святой великомученик Пантелеимон принимал особое участие в судьбе живописца, который был детской простоты и самого любезного характера в отношении ко всем.
Обитель много потеряла в друге моем, потому что с его кончиной кончилось тогда и занятие здесь живописью. По расписании трапезной покойный живописец совсем было принялся за настенную роспись в соборе, но Бог позвал его в Свои райские обители. Такова была жизнь и кончина моего лучшего из друзей афонских, от которого я принимал уроки рисования и живописи, с которым любил работать в трапезной, распевая с ним любимый его концерт: «Реку Богу: заступник мой, почто мя забыл еси». Нежный голос его звучно разливался тогда по пространной трапезной и замирал в глубоких оконечностях креста, в виде которого она расположена. Одни лишь безмолвные лики святых угодников, написанных по стенам во весь рост, внимали нашим тоскующим напевам, потому что мы любили оставаться в совершенном уединении, так что никто не препятствовал нам в занятиях. Да удостоит Царица Небесная видеться и ликовать мне с моим другом и там, где нет ни болезни, ни печали, но где жизнь и радости бесконечные! Вечная ему память!»
Отец Пантелеимон преставился 9/21 сентября 1844 года.
Использованы материалы:
«Русский Афонский Отечник XIX - XX веков». Серия «Русский Афон XIX-XX вв.» Т. 1. Святая Гора, Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне, 2012
Дополнительно см.:
Писатель-святогорец: Иеросхимонах Сергий (Веснин). День памяти — 30 декабря
Смотри также
-150x101.jpg)

-150x101.jpg)
-150x101.jpg)
-150x101.jpg)
-150x101.jpg)

-150x101.jpg)
-150x101.jpg)