Русь и Афон. Наследие святой горы
Православный портал о монашеском наследии Афона
Великим постом на вечерне, в Старом Нагорном Руссике, одному монаху дал Господь увидеть иеросхимонаха Авраамия в образе Христа. Старец-духовник стоял в епитрахили и исповедовал, когда в исповедальню вошел тот монах. Он увидел духовника, седого старца, с лицом молодого, как у мальчика, человека. Лик его весь сиял и был похож на Христа.
Отец Харалампий (в схиме Евдоким) был гидом по Святой Горе для многих знаменитых гостей. Он поддерживал духовную связь со многими афонскими монахами, которые искали его советов и утешений. Его все знали и любили за безграничную доброту и любовь к людям.
Среди скромных и неприметных на первый взгляд ликов афонских монахов нередко можно узнать людей, достигших в прошлой (мирской) жизни довольно больших высот, однако впоследствии оставивших все, дабы целиком посвятить себя служению Господу. Одним из таких был монах Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря о. Олимпий (мирское имя – Олег Павлович Глудкин, 18.06.1936 – 24.04.2012). В миру – известный ученый-радиофизик, автор многочисленных научных трудов и открытий, доктор технических наук, профессор, действительный член Электротехнической академии наук (АЭН РФ) и Международной академии образования, заслуженный деятель науки и техники России, долгое время работал зав. кафедрой МГАТУ им. К.Э. Циолковского (г. Москва). В немолодые годы, оставив карьеру и научную деятельность, он ушел на Святую Гору Афон. Здесь 17 сентября 2000 года он поступил в Свято-Пантелеимонов монастир на Афоне. Пострижен в рясофор 7 апреля 2002 года, а в мантию — 24 апреля 2005 года.
Отец Пантелеимон на целых 32 года посвятил свою жизнь покаянию. У каждого встречного монаха или мирянина просил прощения и постоянно оплакивал свои грехи. Он часто служил, справляя череду священнослужения и другие случающиеся требы. В последние годы жизни у него заметно стало падать зрение, и он вынужден был совсем оставить священнослужение и удалиться на покой.
Строгий к себе и снисходительно терпеливый ко всем окружающим, этот игумен при первом впечатлении, пожалуй, может показаться даже несколько суховатым. Но при дальнейшем знакомстве он положительно очаровывает своей сердечностью, простотой и отеческой заботливостью.
Высшее благо для человека Божия в этом мире есть чистая молитва, и если человек не умрет по отношению к другим людям и не останется наедине с самим собой и не будет подвизаться в безмолвии как мертвец во гробе, то он не сможет достичь этого, так как чистая молитва требует отречения от всего.
Строгий аскет, творец молитвы Иисусовой, он стяжал от Бога необыкновенный мир души. Никто так не умеет утешить и уврачевать скорби душевные, как благостный старец Вениамин. Немало ныне скорбей на Афоне, и любят иноки сходить отвести душу на пустыньку доброго батюшки отца Вениамина.
При любых обстоятельствах отец Андрей творил Иисусову молитву. Некоторые знавшие о его внутренней непрестанной молитве удивленно спрашивали его: почему он не бежит от людей и не посвятит себя только молитве? Он им отвечал: «Я не могу бежать от тех, кого люблю, а молитву, я уверен, мне, грешному, милостивый Господь подарил именно за любовь к людям».
3 марта болгарский народ отметил свой национальный праздник – день освобождения от османского ига. 3 марта (19 февраля по старому стилю) 1878 года в пригороде Константинополя Сан-Стефано был подписан мирный договор между Российской империей и Турцией, поставившей точку в двухлетней войне. Русская армия и болгарское ополчение полностью разгромили турецкие войска, и едва не взяли Константинополь, чему помешали дипломатические игры западных держав. И хотя Сан-Стефанский договор впоследствии был дезавуирован Берлинским трактатом, именно 3 марта стало национальным праздником болгарского народа, как день обретения независимости и становления болгарской нации.
«Поверь, я согласен сгнить всем телом, — говорил схимонах Панкратий отцу Сергию (Веснину), — только молюсь Богу, чтоб избавил меня от сердечных страданий, потому что они невыносимы. Ох! Если сердце заболит, бедовое дело! Это адское мучение. А мои раны, будь их в десять раз более, — пустошь. Я не нарадуюсь моей болезни, потому что по мере страданий утешает меня Бог. Чем значительнее боль, тем и веселее, оттого что надежда райского блаженства покоит меня, надежда царствовать на небесах — всегда со мной. А в небесах ведь очень хорошо!»